audaces fortuna juvat!
из серии "Моя великолепная история"...
Из моего города было четыре основных выезда, практически по кресту: на запад, на восток, на юг, и на север, соответственно. И каждый из них был мне чем-то особенно дорог.
читать дальше
Запад – это лилово-сизое небо, утыканное у горизонта яркими белыми огнями.
Чаще всего на запад мы уезжали именно на закате, либо же рано утром, отчего он мне так и запомнился: пастельными красками, светящийся, в своем самом прекрасном обличии.
Западный выезд всегда сулил какие-нибудь приключения. Сперва ты улыбался, предвкушая что-нибудь эдакое. А возвращался с еще большей улыбкой, потому что что-нибудь эдакое с тобой и вправду случилось.
Ездить в ту сторону было круто еще и потому, что, покидая город на западе, ты покидал по-настоящему прекрасный, живой и современный город.
Проезжая сперва по всей длине центральной улицы: пестрой и оживленной, затем на кольце правее, по широкой дороге, мимо двух огромных торговых центров, минуя уютный и успешный район , где каждый, наверняка, захотел бы жить, и, в конце концов, помахав рукой перечеркнутой белой табличке, ты вырывался на всех парах на потрясающую четырехполосную трассу и несся так какое-то время, абсолютно довольный.
Юг, в первую очередь, это осень.
Золотая, теплая октябрьская осень, недвижно застывшая в памяти под живописным серым небом тем знаменательным днем, когда я впервые повела учебный автомобиль прочь из города, раз и навсегда впитав в себя это чувство свободы и восторга.
В том направлении мы ездили на дачу, когда я была маленькой, на юг вела дорога к друзьям, он же провожал и встречал нас каждый день в то особенное лето, когда М. часто брал меня с собой на работу, и мы колесили по области, по пыльным грунтовкам и холмистым полям, непрестанно и жадно о чем-то болтая.
Именно через юг я хотела уехать, когда представляя в мечтах свой идеальный сценарий начала настоящей самостоятельной жизни. У меня была даже особенная песня, под которую я должна была помахать рукой прощальной табличке указателя на выезд.
И даже несмотря на то, что мечтам моим так и не суждено было сбыться, я время от времени все еще возвращаюсь мыслями на ту дорогу. И она, встречая меня, как старый друг, никогда ни о чем не спрашивает. Лишь только обнимает крепко пышными деревьями, склонившимися над обочиной и будто бы шепчет ветром:
“Все хорошо, девочка. Все будет хорошо. Ты главное не останавливайся…
А на восток вела дорога “на природу” и в село.
В село меня брать перестали, когда в жизнь мою пришли прекрасные студенческие годы. Точнее сказать: я сама перестала за это браться. А вот поездки “на природу” как раз-таки, напротив, приобрели особенную популярность.
Через восток можно было удобно добраться до реки и соснового леса, с его песчаными полянами и надоедливыми белками. Выезжали мы, как правило, рано, а возвращались, затемно, поэтому восток я так и запомнила: либо в лучах бледного утреннего солнца, либо черным, как ночь, завлекающе мерцающим вдалеке огнями первых окраинных высоток.
Но самый интересный путь все-таки вел на север.
Так уж вышло, что на север ездить было в общем-то незачем, поэтому ездили мы туда зачастую “просто так”. И так при этом и говорили:
– А поехали просто так вооон туда? – А, поехали.
Путь на север был кратчайшим путем на свободу.
Выезд вел через самый старый район, низкорослый частный сектор, забирающийся с каждой улицей все выше на гору. Наш город будто бы плавно сходил на нет на севере, и выезжая оттуда, ты будто бы буквально удалялся все дальше от цивилизации, с каждым километром понижая ярусы застройки.
Сперва через старый вокзал, затем по мосту через речку, пересекая последние трамвайные пути, а затем все выше и выше в гору, по битой крутой дороге, пока не вырывался, наконец, на трассу, резко уходящую вправо и оставляющую весь город лежать где-то там внизу, как на ладони.
Потрясающая красота.
Если ехать затемно, то можно было поверить даже, что под тобой какой-нибудь Лос-Анджелес, светящийся миллионами огней, олицетворяющих бесконечную, никогда не спящую жизнь.
Спустя несколько километров мы сворачивали под любимым указателем “Стукалова балка” и съезжали прямиком в поля, на пыльную грунтовку, на первый взгляд, совершенно дикую, и не известную больше никому, кроме нас.
Мы глушили мотор у полосы древесной поросли, распахивали настежь двери, и какое-то время молча курили, упоенно слушая тишину.
Не помню, кто и как впервые открыл это место, но с тех пор мы ездили туда регулярно, обычно по вечерам, после работы. Именно за этой дикой, нетронутой цивилизацией тишиной.
Ну и, конечно же, звездами.
Когда небо было ясным, звезды там светили так ярко, что под ними можно было буквально читать книги.
Мне нравилось ложиться прямиком на капот, еще теплый, как одеяло, и как в детстве водить пальцем по созвездиям, путешествуя то от Большой Медведицы к Кассиопее, то от Андромеды до Пояса Ориона.
А когда слух привыкал к тишине, она переставала казаться тихой. В темном поле все звучало особенно загадочно, будто бы побуждая тебя неминуемо прислушиваться: а не хрустнет ли вдруг ветка, не выдаст ли своего присутствия какой-нибудь исполинский дух, бродящий тут по ночам.
Особенным удовольствием было пощекотать свое воображение, всматриваясь в зловещие силуэты деревьев на горизонте.
В том месте мне всегда казалось, что что-то неминуемо должно произойти. Что вот-вот налетит ветер, деревья встанут со своих насиженных мест, кусты взлетят, обернувшись совами, и дорогу нашу затянет диким шиповником.
Погаснут тусклые городские огни, растворится дальний дачный фонарь, как последний наш ориентир, и мы больше никогда отсюда не выберемся, оставшись навсегда запертыми в этом таинственном неведомом измерении.
Такое вот было то место. Сказочное...
следующая история
читать дальше
Запад – это лилово-сизое небо, утыканное у горизонта яркими белыми огнями.
Чаще всего на запад мы уезжали именно на закате, либо же рано утром, отчего он мне так и запомнился: пастельными красками, светящийся, в своем самом прекрасном обличии.
Западный выезд всегда сулил какие-нибудь приключения. Сперва ты улыбался, предвкушая что-нибудь эдакое. А возвращался с еще большей улыбкой, потому что что-нибудь эдакое с тобой и вправду случилось.
Ездить в ту сторону было круто еще и потому, что, покидая город на западе, ты покидал по-настоящему прекрасный, живой и современный город.
Проезжая сперва по всей длине центральной улицы: пестрой и оживленной, затем на кольце правее, по широкой дороге, мимо двух огромных торговых центров, минуя уютный и успешный район , где каждый, наверняка, захотел бы жить, и, в конце концов, помахав рукой перечеркнутой белой табличке, ты вырывался на всех парах на потрясающую четырехполосную трассу и несся так какое-то время, абсолютно довольный.
Юг, в первую очередь, это осень.
Золотая, теплая октябрьская осень, недвижно застывшая в памяти под живописным серым небом тем знаменательным днем, когда я впервые повела учебный автомобиль прочь из города, раз и навсегда впитав в себя это чувство свободы и восторга.
В том направлении мы ездили на дачу, когда я была маленькой, на юг вела дорога к друзьям, он же провожал и встречал нас каждый день в то особенное лето, когда М. часто брал меня с собой на работу, и мы колесили по области, по пыльным грунтовкам и холмистым полям, непрестанно и жадно о чем-то болтая.
Именно через юг я хотела уехать, когда представляя в мечтах свой идеальный сценарий начала настоящей самостоятельной жизни. У меня была даже особенная песня, под которую я должна была помахать рукой прощальной табличке указателя на выезд.
И даже несмотря на то, что мечтам моим так и не суждено было сбыться, я время от времени все еще возвращаюсь мыслями на ту дорогу. И она, встречая меня, как старый друг, никогда ни о чем не спрашивает. Лишь только обнимает крепко пышными деревьями, склонившимися над обочиной и будто бы шепчет ветром:
“Все хорошо, девочка. Все будет хорошо. Ты главное не останавливайся…
А на восток вела дорога “на природу” и в село.
В село меня брать перестали, когда в жизнь мою пришли прекрасные студенческие годы. Точнее сказать: я сама перестала за это браться. А вот поездки “на природу” как раз-таки, напротив, приобрели особенную популярность.
Через восток можно было удобно добраться до реки и соснового леса, с его песчаными полянами и надоедливыми белками. Выезжали мы, как правило, рано, а возвращались, затемно, поэтому восток я так и запомнила: либо в лучах бледного утреннего солнца, либо черным, как ночь, завлекающе мерцающим вдалеке огнями первых окраинных высоток.
Но самый интересный путь все-таки вел на север.
Так уж вышло, что на север ездить было в общем-то незачем, поэтому ездили мы туда зачастую “просто так”. И так при этом и говорили:
– А поехали просто так вооон туда? – А, поехали.
Путь на север был кратчайшим путем на свободу.
Выезд вел через самый старый район, низкорослый частный сектор, забирающийся с каждой улицей все выше на гору. Наш город будто бы плавно сходил на нет на севере, и выезжая оттуда, ты будто бы буквально удалялся все дальше от цивилизации, с каждым километром понижая ярусы застройки.
Сперва через старый вокзал, затем по мосту через речку, пересекая последние трамвайные пути, а затем все выше и выше в гору, по битой крутой дороге, пока не вырывался, наконец, на трассу, резко уходящую вправо и оставляющую весь город лежать где-то там внизу, как на ладони.
Потрясающая красота.
Если ехать затемно, то можно было поверить даже, что под тобой какой-нибудь Лос-Анджелес, светящийся миллионами огней, олицетворяющих бесконечную, никогда не спящую жизнь.
Спустя несколько километров мы сворачивали под любимым указателем “Стукалова балка” и съезжали прямиком в поля, на пыльную грунтовку, на первый взгляд, совершенно дикую, и не известную больше никому, кроме нас.
Мы глушили мотор у полосы древесной поросли, распахивали настежь двери, и какое-то время молча курили, упоенно слушая тишину.
Не помню, кто и как впервые открыл это место, но с тех пор мы ездили туда регулярно, обычно по вечерам, после работы. Именно за этой дикой, нетронутой цивилизацией тишиной.
Ну и, конечно же, звездами.
Когда небо было ясным, звезды там светили так ярко, что под ними можно было буквально читать книги.
Мне нравилось ложиться прямиком на капот, еще теплый, как одеяло, и как в детстве водить пальцем по созвездиям, путешествуя то от Большой Медведицы к Кассиопее, то от Андромеды до Пояса Ориона.
А когда слух привыкал к тишине, она переставала казаться тихой. В темном поле все звучало особенно загадочно, будто бы побуждая тебя неминуемо прислушиваться: а не хрустнет ли вдруг ветка, не выдаст ли своего присутствия какой-нибудь исполинский дух, бродящий тут по ночам.
Особенным удовольствием было пощекотать свое воображение, всматриваясь в зловещие силуэты деревьев на горизонте.
В том месте мне всегда казалось, что что-то неминуемо должно произойти. Что вот-вот налетит ветер, деревья встанут со своих насиженных мест, кусты взлетят, обернувшись совами, и дорогу нашу затянет диким шиповником.
Погаснут тусклые городские огни, растворится дальний дачный фонарь, как последний наш ориентир, и мы больше никогда отсюда не выберемся, оставшись навсегда запертыми в этом таинственном неведомом измерении.
Такое вот было то место. Сказочное...
следующая история
@темы: моя великолепная история