из серии "Моя великолепная история"...
Дети, говорят, склонны к странным поступкам.
Я, вот например, любила мыть посуду.
Причем действительно любила, а не расчетливо придуривалась в обмен на какую-нибудь наградную конфету.
читать дальше
Это был второй повод для гордости моих родителей. Первым было мое вежливое здорование с каждой бабушкой во дворе. Здороваться, в принципе, было совсем не трудно, не понимаю, почему для других детей это составляло какую-то проблему.
Но вот мытье посуды мне по сей день объяснить действительно сложно.
Во времена нашего детства горячая вода (да и вода в принципе) была явлением нечастым. А в тех краях, где я росла – так и вовсе диковинным.
Поэтому посуду мыли в эмалированной глубокой сколотой миске, предварительно грея воду на плите. Процесс, мягко говоря, муторный. Однако я ждала его как десерта, заведомо в готовности закатывая рукава и совершая ритуальный нервирующий забег вокруг мойки с нетерпеливыми “Ну что? Уже?”
Папа подставлял мне под ноги белый табурет – сама-то я до рукомойника не доставала. Мама надевала на меня милый передничек – думаю, ей это доставляло особенное удовольствие. Затем мне торжественно вручали серенькую пожеванную тряпочку – разноцветные губки для мытья появились в нашем быту уже значительно позже. И я, довольная, принималась за дело.
Кажется, я могла полоскаться в тазике часами, представляя себя крошкой-енотом, и добровольно остановить меня могли разве что вечерние мультики.
К концу процесса мои пальцы неизменно покрывались характерными складчатыми морщинками, под ногами организовывалась небольшая рабочая лужа, а выдраенная до блеска посуда укладывалась в шаткие горки на полосатое полотенечко рядом.
Стирать, к слову, мне удовольствия почему-то не доставляло, хотя составляющие процесса были примерно одинаковыми. Кухня всегда казалась мне намного интереснее.
На ней происходило немеренное количество разных чудес.
Одно из которых – это закатка консервации.
Всякие там заготовки на зиму в нашей семье практиковали не особо, но, тем не менее, время от времени это случалось. Больше всего из раннего знакомства с этим делом запомнилась мне томатная паста.
Мама купила тогда целый, казалось, мешок, тугих и длинных огненно-красных помидор и решила их безжалостно перемолоть про запас по какому-то там рецепту бабы Вали.
Сперва помидоры нужно было мыть. Это было круто.
Они задорно скакали в огромных эмалированных мисках и все никак не соглашались тонуть. Потопить непокорные помидоры – было моей миссией номер один. Я захлопывала их поочередно поварешкой и погружала под воду, в надежде, что они добровольно откажутся всплывать обратно.
Однако помидоры всплывали, процесс приходилось повторять снова и снова. В итоге это все, как правило, заканчивалось очередной лужей, и мама перемещала меня на менее травматичное для порядка занятие.
Например, на перемолку.
Для перемолки доставалась тяжелая и сурово-серая изогнутая мясорубка, которая крепилась винтовым зажимом, через сложенное вдвое полотенечко к краю кухонного стола.
Мясорубка – это было лучшим, что могло произойти между мной и помидорами в возрасте трех с половиной лет. Тогда я буквально нашла свое призвание и отдалась ему со всей самоотверженностью.
Помидор разрезался надвое, а затем нещадно пропихивался прямиком во вращающиеся нарезные жернова.
Уж чего я только не представляла во время этого отчасти садистского процесса. Чаще всего в голову приходил какой-нибудь исполинский пост-аппокалиптический завод, эдакий живой прожорливый механизм, которому нужны были новые жертвы для бессовестного перемалывания.
Помидоры выходили из мелких круглых отверстий совершенно неузнаваемыми: густой красной жижей с редкими вкраплениями кусочков подробленного чеснока.
Как-то раз мать куда-то на свою голову отлучилась, и я, лишенная бдительного контроля, решила тут же добавить немного творчества в уже успевший примелькаться процесс.
Прихватив поварешку, ту самую, которой прежде топились непокорные помидоры, я начала щедро зачерпывать воду из миски и незаметными порциями добавлять ее в уже готовое помидорное месиво.
Было весело.
Когда мама вернулась, я благополучно сделала вид, что в ее отсутствие ровным счетом ничего существенно не изменилось и продолжила себе привычно перемалывать помидоры. При этом лишь изредка, с волнительным опасением поглядывая в сторону своей диверсии.
Никто меня не вычислил.
Месиво благополучно разлили по банкам, банки закатали, перевернули на полотенце, накрыли сверху и на этом бы оно все должно было благополучино кончиться, вот только мама возьми да и скажи тогда ту страшную фразу, вмиг заставившую меня покрыться холодом.
«Главное в этом процессе, – сообщила она, – чтобы в банки вода не попала, иначе тогда гарантировано рванет»
От этого ее рванет во мне все тут же стремительно сжалось, и я мысленно подсчитала все те бесчисленные поварешки воды, старательно влитые мною накануне в неприкосновенную помидорную смесь.
Всю ночь я не могла сомнкуть глаз – неминуемо ждала взрыва.
Это была, пожалуй, самая неспокойная и бессонная ночь моего юного детства. Страшнее даже той, когда я ждала прихода гигантского памятника из сквера Победы, насмотревшись накануне жутких мультиков про мальчика Нильса и гусей.
Мне очень хотелось хоть как-то предотвратить возможные последствия, но при этом и сказать о совершенном проступке у меня как-то язык не поворачивался.
Посему я просто продолжала дрожать от предвкушения неминуемой катастрофы, предпочтя похоронить доказательства совершенного вредительства под обломками нашего дома. Вместе со всеми своими соседями, а по совместительству, родителями и собой.
Видимо гарантированные мамины айлюля представлялись мне чем-то куда более ужасающим, чем собственная скоропостижная смерть в самом расцвете сил.
В итоге история закончилась благополучно. По крайней мере, какого-либо сокрушительного финала ни я, ни мама по итогу не помним.
Однако что вода и помидоры – это рецепт самой взрывоопасной в мире смеси – я запомнила буквально на всю жизнь.
следующая история